Хрюньков вошёл в предродовую, брезгливо глянув на роженицу – сегодня это была возрастная женщина, возрастная, конечно же, для медицинских определений, ей было сорок два и это были её третьи роды, причём двое предыдущих закончились мертворождениями. По неясным причинам её пустили в самостоятельные роды, а не на плановое кесарево сечение. Женщина была бесплатной и интереса для Хрюнькова не представляла, пусть акушерки ею занимаются, всё равно бездельничают постоянно, подумаешь по несколько родов за смену, для того и нужен средний медперсонал, чтобы пахать, а доктора – это светило медицины, они не должны размениваться по мелочам.

Хрюньков и не разменивался. Он вёл платные роды. Нет, конечно, приходилось ему принимать участие и в родах простых смертных, но делал он это с отвращением и недовольством, подходя только в заключительный момент, когда младенец был уже в руках акушерки, проверял родовые пути, осматривал послед, разложенный, опять же акушеркой, на лотке, словно боясь запачкать свои царственные руки. До того лишь стоял в стороне, сбоку от роженицы, а едва роды происходили, тут же снова удалялся, бросив акушерке:

– Делайте всё что нужно, если что позовёте.

Звать, к счастью, приходилось нечасто. Во-первых, акушерки в этих делах были порой опытнее врачей, ведь их работа заключалась в «ручном» труде, а не в заполнении карт, во-вторых, зная поганую сущность Хрюнькова, к нему обращались лишь в действительно крайних случаях, а все нормальные роды по сути проводила сама акушерка, Хрюньков же заглядывал в родзал лишь в момент, когда прорезалась головка новорожденного.

Кто же тогда при таком обращении шёл к нему на платные роды, спросите вы? О, поверьте, в медицине можно сделать себе имя, не имея особых умственных способностей и талантов. Главное тут подход и время. А подход Хрюньков знал. Учился в медицинском он так себе, всё больше рассчитывал на папу, директора сыродельно-маслодельного завода небольшого городка, бесперебойно снабжавшего весь деканат свежими вкуснейшими продуктами производства. К сожалению, лояльность, несовместимая с медициной, всё же имеет место в ней быть. И Хрюньков в положенный срок получил заветный диплом об окончании медицинской академии.

С первых же дней работы он осознал, что совершенно не готов ежедневно работать так, как работали его наставники в роддоме – забывая о своих семьях и личной жизни, да ещё и получая за такой каторжный труд копейки и бесконечные выговоры из-за капризов иных рожениц, которым казалось, что на них не так посмотрели или недостаточно ласково ответили.

Нет, Хрюньков хотел денег и славы. Но где их взять? И он терпел. Терпел и работал, пока через несколько лет в бюджетную медицину не пришли платные услуги. Вот тут он оживился и начал активно пропагандировать свои услуги в кругу своих друзей и знакомых. Постепенно число платных родов по контракту, которые проводил Хрюньков росло, как росли и положительные отзывы о нём.

Естественно, что отзывы «бесплатных» рожениц никто не учитывал. А со своими клиентками Хрюньков старался на полную, расстилаясь и лебезя перед каждой, практически ни на минуту не оставляя роженицу одну в зале, реагируя на все её пожелания и требования. Да, тут он засовывал подальше свою брезгливость и лень, делал умилительные глазки и надевал заботливую улыбку, хлопотал вокруг женщины, словно наседка над своими цыплятами. И женщины верили. Верили, что он искренен, что умён, что имеет отзывчивое доброе сердце и золотые руки.

Ах, эти милые, наивные беременные! Они и не подозревали, что всё, что делал Хрюньков, могла бы сделать для них и обычная акушерка, а уж если бы случилась непредвиденная ситуация, осложнение в родах, то тогда на помощь им пришла бы та же самая бригада специалистов, что приходила и к бесплатным роженицам – с тем же набором медикаментов, и с той же аппаратурой. Стандарты оказания медицинской помощи одинаковы для всех, и платных пациентов спасают по тому же алгоритму, что и бесплатных. Но покуда люди верят в силу денег, будет процветать и врачебный бизнес. Если всё в родах идёт хорошо, то и не нужны никакие деньги, естественный процесс пройдёт сам по себе, как заложено матушкой-природой. А уж если понадобится экстренная помощь, то окажут её всем одинаково, и тем, кто платил, и тем, кто не платил. Но «платницы» свято верили в то, что Хрюньков делает для них нечто особенное и платили немалые суммы. Есть такая черта в человеческой психологии – быть уверенным, что платное всегда лучше бесплатного, и что деньги решают всё.

Теперь Хрюньков счастлив был работать в медицине и часто с благодарностью вспоминал своего отца, который и заставил его пойти в медицинский. Внешность Хрюнькова, и в молодости-то не особо одухотворённая и прекрасная, с возрастом и вовсе приобрела мерзкие черты, в которых отразился весь его гнусный характер. Одутловатое, покрытое чёрной щетиной лицо, с мясистыми красными губами, маленькие бегающие глазки, пронырливый и хамоватый взгляд, наглая, презрительная усмешка, огромный живот, под стать его пациенткам-родильницам, плохо скрываемый медицинским костюмом, отвисшие, как у женщины груди, и волосатый торс, которым Хрюньков очень гордился, считая его признаком своей маскулинности. По этой причине халат он носил всегда расстёгнутым на три верхних пуговицы, что родило немало шуток в коллективе роддома. Одним словом, внешность Хрюнькова полностью соответствовала его фамилии. В коллективе его не любили за хамство, наглость и алчность. Он же продолжал гнуть свою линию.

В течении последних нескольких месяцев он, однако, был раздражён и обеспокоен новой операционной сестрой по имени Аделаида, просившая называть её Ада. В операционную Хрюньков не был вхож, для этого надо было обладать твёрдой рукой и колоссальными знаниями. У Хрюнькова с этим был дефицит. Но дело было в том, что ненавистная ему Ада подрабатывала ещё и акушеркой, имея второй сертификат, и потому их смены часто совпадали. А ненавидел он её за то, что чувствовал её превосходство над ним, огромную внутреннюю силу, которой у него не было. Нет, Ада никогда не нарушала норм этики и деонтологии, не переходила границ, всегда была вежлива и обращалась к Хрюнькову исключительно по имени-отчеству – Константин Ашотович, соблюдала дистанцию, однако ненавидел он её люто и яростно. Ведь бывает же такое, когда человек вызывает у тебя негативные чувства безо всяких на то причин. Хотя одна причина, пожалуй, была.

Однажды Хрюньков заприметил, как во время сложных родов, Ада принялась вдруг что-то читать нараспев, негромко и почти неуловимо для слуха. Тут же слабая родовая деятельность роженицы возобновилась, и они легко родили богатыря весом в пять килограмм.

– Что это ты там бормотала? Молитву что ли? – насмешливо спросил, скривив губы, Хрюньков после того, как роды завершились. Обращался он к среднему медперсоналу исключительно на ты. А уж санитарочек и вовсе не замечал, считая их планктоном.

– Нет, я вообще ничего не говорила, кроме обращений к женщине. Вам, верно, показалось, – вежливо ответила Ада.

– Я что, по-твоему, дурак или глухой? Я отчётливо слышал, что ты что-то бормотала!

– Я ничего не говорила.

– Ну, погоди, я тебя выведу на чистую воду, лицемерка! Что, хочешь поставить тут себя умнее меня?

– Вы ошибаетесь, Константин Ашотович, я ничего такого даже не думала, лишь выполняла свою непосредственную работу в отношении нашей родильницы.

– Ну-ну, – скривился Хрюньков, надув свои толстые губы, – Посмотрим.

С того дня он стал пристально наблюдать за Адой и убедился, что в самые сложные и критичные моменты, она, действительно, бормочет какой-то то ли заговор, то ли молитву, то ли заклинание. В мистику Хрюньков не верил. До этого не верил. Но сейчас всё больше убеждался, что Ада непроста. А недавно произошло и вовсе нечто непонятное. Он вышел из раздевалки в подвале, свет в очередной раз замкнуло, и лампа не горела, Хрюньков уже, было, повернул на лестницу, ведущую наверх, как вдруг заметил светлое пятно в конце коридора.

Из любопытства он последовал за ним. К его удивлению пятном оказалась Ада. Она свернула в одно из ответвлений коридора, затем ещё и ещё раз, и пришла к какой-то двери. Хрюньков, не дыша, следил за ней из-за угла. Ада, пошарив над дверью, достала ключ и отперла замок,